В 48 часов новое правительство было составлено. Никто не оспаривал его характер или достоинства. Я пользовался в палате общин большинством и мог проводить необходимые финансовые и другие мероприятия.

Обо всем, что касается дат и различных этапов выборов, договорились к удовлетворению всех партий. Король разрешил объявить, что он согласится на роспуск парламента через три недели после того, как я получу его новое поручение. Соответственно парламент был распущен 15 июня. До выдвижения кандидатов должно было пройти 10 дней, а затем еще 10 дней до выборов — 5 июля. На совершенно равных условиях были приняты все меры, касающиеся прибытия кандидатов с фронта. Против тех, кто осуществлял исполнительную власть в этом отношении, никогда не высказывалось ни малейшего упрека. Голоса солдат должны были быть подсчитаны в Англии, куда их предстояло доставить. Ввиду этого со дня выборов в Соединенном Королевстве до подсчета голосов и объявления результатов должно было пройти еще три недели. Этот последний акт был назначен на 26 июля.

Глава семнадцатая РОКОВОЕ РЕШЕНИЕ

1 июня президент Трумэн сказал мне, что маршал Сталин согласен, как он выразился, на встречу «тройки» в Берлине примерно 15 июля. Я немедленно ответил, что буду рад прибыть в Берлин с английской делегацией, но что, по-моему, 15 июля, предложенное Трумэном, будет слишком поздней датой для решения неотложных вопросов, требующих нашего внимания, и что мы причиним ущерб надеждам и единству всего мира, если позволим своим личным или национальным нуждам помешать организации более скорой встречи. «Хотя у нас самый разгар напряженной предвыборной кампании, — телеграфировал я, — я не считал бы свои дела здесь сравнимыми со встречей нас троих. Если 15 июня неприемлемо, то почему бы не 1, 2 или 3 июля?» Трумэн ответил, что после тщательного рассмотрения этого вопроса решено, что 15 июля для него самый близкий срок и что меры принимаются соответственно. Сталин не хотел приближать эту дату.

Я не мог больше настаивать на этом вопросе.

Премьер-министр — президенту Трумэну 9 июня 1945 года

«Хотя я в принципе согласен с нашей трехсторонней встречей в Берлине 15 июля, я надеюсь, Вы согласитесь со мной, что английская, американская и русская делегации должны будут иметь свои отдельные отведенные для них штаб-квартиры и свою собственную охрану и что должно быть подготовлено четвертое место, где мы будем собираться для совещаний. Я не мог бы в принципе согласиться, как в Ялте, чтобы мы прибыли в Берлин, — над которым, как решено, должен быть установлен контроль трех или, с французами, четырех держав, — лишь как гости Советского правительства и советских армий. Мы должны обеспечить себя всем и иметь возможность встретиться на равных правах. Я хотел бы знать, как Вы смотрите на это».

Сталин согласился, что делегации должны быть размещены, как я предложил. Каждая делегация будет иметь свою собственную закрытую территорию, где будет установлен режим по усмотрению ее главы. Дворец немецкого кронпринца в Потсдаме будет использован для совместных заседаний. Поблизости имеется хороший аэродром.

Я уже говорил о том, как твердо я придерживался мнения, что в периоды кризиса каждый глава правительства должен иметь заместителя, который был бы в курсе всех дел и мог бы, таким образом, обеспечить преемственность на случай непредвиденных обстоятельств. В период существования парламента военного времени, в котором консерваторы имели значительное большинство, я всегда рассматривал Идена как своего преемника и как-то в ответ на вопрос сказал об этом королю. Но теперь был избран новый парламент, и результаты выборов были еще неизвестны. Я поэтому считал, что будет правильно пригласить на Потсдамскую конференцию лидера оппозиции Эттли, чтобы он был в курсе дел. 15 июня я писал ему:

Премьер-министр — Эттли 15 июня 1945 года

"Настоящим посылаю вам официальное приглашение принять с нами участие в предстоящей в ближайшем будущем трехсторонней конференции.

Правительство его величества, конечно, должно нести ответственность за все решения, но я считал, что вы должны прибыть как друг и советник и помочь нам во всех вопросах, относительно которых мы так долго были в согласии, о чем было известно из публичных заявлений".

Эттли принял приглашение, о чем он сообщил в письме. Конференция получила название «Терминал».

Главной причиной, почему я стремился приблизить дату конференции, был, конечно, предстоящий отвод американской армии от той линии, до которой она дошла в ходе военных операций, в зону, предписанную соглашением об оккупации. Я опасался, что в Вашингтоне в любой день могут принять решение уступить этот огромный район — 400 миль в длину и 120 миль в глубину в наиболее широком месте. В нем проживали многие миллионы немцев и чехов. Оставление этого района означало бы, что между нами и Польшей образуется еще более широкий пояс территории, и это практически лишило бы нас способности оказать влияние на ее судьбу. Изменившееся отношение России к нам, постоянные нарушения соглашений, достигнутых в Ялте, стремительный бросок с целью захвата Дании, удачно предотвращенный своевременными действиями Монтгомери, посягательства в Австрии, угрожающее давление маршала Тито в Триесте — все это, как казалось мне и моим советникам, создавало совершенно новую обстановку, отличающуюся от той, какая существовала два года назад, когда решался вопрос о зонах оккупации. Все эти вопросы, конечно, следовало рассмотреть как единое целое, и теперь же. Теперь, пока английские и американские армии и военно-воздушные силы все еще были могущественны и пока они не растворились в результате демобилизации и больших перебросок для войны с Японией, именно теперь — и никак не позднее — должно было быть достигнуто общее урегулирование.

Месяцем раньше было бы лучше. Но и теперь было еще не слишком поздно. С другой стороны, отдать путем изолированного акта весь центр и сердце Германии — более того, самый центр и краеугольный камень Европы — казалось мне опасным и непредусмотрительным решением. Если уж это нужно было сделать, то на это можно было согласиться только как на часть общего и окончательного урегулирования. В противном случае мы прибыли бы в Потсдам, не имея никаких козырей, и все перспективы на будущий мир в Европе вполне могли бы быть потеряны. Однако решение этого вопроса не зависело от меня. Наш собственный отход к границе оккупационной зоны был незначительным. Наша армия насчитывала лишь один миллион человек, в то время как американская армия располагала тремя миллионами. Все, что я мог сделать — это, во-первых, просить о приближении даты встречи «тройки» и, во-вторых, в случае отклонения этой просьбы добиваться отсрочки отвода войск до тех пор, пока мы не сможем обсудить все наши проблемы в целом, собравшись вместе, лицом к лицу и на равных условиях.

Премьер-министр — президенту Трумэну 4 июня 1945 года

«Я уверен, что Вы понимаете причину, почему я настаиваю на более ранней дате, скажем, 3-го или 4-го (июля). Отход американской армии к нашей линии оккупации в центральном секторе, в результате чего советская держава окажется в самом сердце Западной Европы и между нами и всем тем, что находится восточнее, опустится „железный занавес“, вызывает у меня самые мрачные предчувствия. Я надеялся, что этот отход, если он должен быть совершен, будет сопровождаться урегулированием многих важных вопросов, что могло бы послужить подлинным фундаментом всеобщего мира. Пока что ни один действительно важный вопрос не был урегулирован, а Вам и мне придется нести большую ответственность за будущее. Поэтому я все еще надеюсь, что дата встречи будет приближена».

Я подкрепил этот довод указанием на своевольные действия русских в Вене.

Премьер-министр — президенту Трумэну 9 июня 1945 года

"1. Маршал Толбухин приказал, чтобы наши миссии выехали из Вены 10 или 11 июня. Им не позволили ничего осмотреть за пределами города, и союзникам разрешается пользоваться только одним аэродромом. Это — столица Австрии, которая по соглашению должна быть разделена, как и сама страна, на четыре зоны; но, кроме русских, там никто не имеет никакой власти, и мы лишены там даже обычных дипломатических прав. Если мы уступим в этом вопросе, мы должны будем рассматривать Австрию как относящуюся к советизированной половине Европы.